ГЛАВА 16
ПРОБЛЕМА ПРАСЕВЕРНОКАВКАЗСКОГО СУБСТРАТА
И ЕГО ВКЛАДА В ПРАИНДОЕВРОПЕЙСКУЮ КУЛЬТУРНУЮ ТРАДИЦИЮ. СТАРЧЕВО-КЕРЕШ-ВИНЧА
Постановка проблемы взаимоотношений индоевропейцев с носителями северно-кавказского языка стала возможна благодаря трудам Трубецкого, выделившего в 1930 году западно-кавказскую (абхазо-адыгские языки) и восточно-кавказскую (нахско-дагестанские языки) семьи северно-кавказских языков (Старостин, 1988, с. 112). В 30-х годах нашего столетия он выделил 6 структурных признаков (отсутствие гармонии гласных; слово не обязано начинаться с корня), присущих в совокупности только и. е. языкам. Затем, обратив внимание на "склонность к цепному географическому расположению языковых семейств" (Трубецкой, 1958, с. 73) сделал вывод о том, что индоевропейский языковой строй находится "между строем средиземноморским (северно-кавказский, картвельский, семитские языки) и урало-алтайским" (финно-угорские, самодийские, тюркские, монгольские, тунгусо-маньчжур-сие языки) языковым строем.
Более детальное сравнение степени близости этих языков совокупности 6 структурных признаков индоевропейских языков, позволило сузить круг сравнения и придти к окончательному выводу, "что в своем историческом развитии и. е. языки все более отдаляются от языкового типа" представленного современными восточно-кавказскими языками и приближаются к типу, представленному языками угрофинскими и алтайскими" (Трубецкой, 1958, с. 76).
Языковые контакты праиндоевропейцев с носителями общесеверно-кавказского языка были выявлены Николаевым и Старостиным (1984, с. 26-32), создавшими реконструкцию прасевернокавказского (ПСК) языка на основе ими реконструированных празападнокавказского (ПЗК) и правосточнокавказского (ПВК) языков, которые, в свою очередь, были реконструированы после мелких промежуточных реконструкций (пралезгинского, працезского), выполненными этими же учеными (Старостин, 1988, с. 154).
Составленный тезаурс из 800 общесевернокавказских корней и работа над изменением базисной лексики в ПВК и ПЭК, обнаруживающим между собой "60% совпадени ив стословном списке", позволило Николаеву и Старостину (1984, с. 28) датировать распад северно-кавказского концом VI или началом V тыс. до н. э., а существование празападнокавказского и приавосточнокавказского языков отнести "примерно к IV тыс. до н. э." (там же).
Портрет севернокавказской общности реконструируемый Николае
266.
вым и Старостиным (1984, с. 26-34; см. также Старостин, 1985) еще не прорисован во всех деталях, но и сейчас ясно вырисовывается необычайно высокая для VI - начала V тыс. до н. э. культура с развитым производящим хозяйством, основой которого было земледелие и скотоводство.
Земледелие у прасеверо-кавказцев было, судя по наличию в ПСК корней, обозначающих "соха, плуг", пашенным. Об этом косвенно свидетельствуют и прасевернокавказские корни со значением "ярмо", "вол" (Николаев, Старостин, 1984, с. 29).
Носители ПСК, как свидетельствует и реконструируемая лексика, сеяли просо, пшеницу, ячмень; убирали урожай зерновых серпами; мололи зерно на муку (там же; Старостин, 1988, с. 121 -130).
Садоводство у прасеверно-кавказцев, если оно было, то лишь в форме лесо-садов, первого этапа одомашнивания садовых деревьев - "яблони", "груши", "айвы" или какого-то сходного плодоносящего дерева, возможно, "вишни" (там же, с. 121 - 127).
Скотоводство у прасеверно-кавказцев играло важную роль и было, вероятно, специализированным, о чем свидетельствуют корни со значением "пасти, пастух". Носители общесеверно-кавказского было знакомы со всеми основными видами домашних животных: "корова", "коза", "баран", "свинья", "лошадь", "осел", "собака" (Николаев, Старостин, 1984, с. 28-29).
Мясо-молочная направленность скотоводческого хозяйства у прасеверно-кавказцев не вызывает сомнений и подтверждается наличием в ПСК корней, обозначающих "масло, молоко", "свертываться, скисать", "творог, молоко" (Старостин, 1988, с. 134-135).
Овцеводство, судя по термину "овца, цена" (там же, с. 132), вероятно, играло преобладающую роль. Наличие в ПСК корня, обозначающего "мелкий рогатый скот", подтверждает это положение (Николаев, Старостин, 1984, с. 31).
Кастрация быков для использования их в качестве тягловой силы подтверждается наличием в ПСК корня "бык, вол" (там же, с. 29). Косвенно об этом свидетельствуют наличие в ПСК корней "соха, плуг", "ярмо" и несколько ошеломляющее свидетельство о наличии в прасе-верно-кавказской общности колесного транспорта.
Колесный транспорт у прасеверно-кавказцев восстанавливается согласно реконструкции Николаева, Старостина (1984, с. 31) по корню, означающему "арба, повозка". Дополнительным подтверждением наличия колесного транспорта является наличие в ПСК корня, обозначающего "ярмо" (там же).
Металлообработка у прасеверно-кавказцев зафиксирована реконструированными в их языке корнями, обозначающими "бить, ковать" и рядом металлов - "золото" (иди медь), "серебро", "свинец". Эти факты позволяют относить, по крайней мере, финал развития прасеверно-кавказской общности к эпохе начала освоения металлов (там же).
Торговля в обществе, имеющем познания в металлах, особенно таких, как золото и серебро, не может вызывать удивления. В ПСК она фиксируется корнями "овца, цена", "цена, торговля" (Старостин, 1988, с. 132). В какой-то мере о торговле и, возможно, о намечающейся социальной дифференциации свидетельствует наличие в ПСК корня "ключ, запор, замок" (там же, с. 129).
Портрет прасеверно-кавказской культуры дает о ней представление
как о культуре необычайно развитого для VI - начала V тыс. до н. э.
общества с развитым производящим хозяйством, сохранившим лишь
некоторые черты присвояющего хозяйства, например, рыболовство
(восстанавливается по наличию в ПСК корня "рыба" (там же, с. 116).
267.
Основу же жизнеобеспечения .прасеверно-кавказскрй общности составляло пашенное (сошное) земледелие, обеспечивающее эту общность хлебом, и пастушеское скотоводство с молочным хозяйством и преобладающей ролью овцеводства. Овцеводческий уклон в скотоводстве обусловил полукочевой образ жизни и, возможно, повлек заимствование (у праиндоевропейцев) или изобретение колесного транспорта,
Локализация прасеверно-кавказской общности в пределах Передней Азии, предложенная Николаевым и Старостиным (1984, с. 29, 32) нам представляется нереальной из-за отсутствия на Переднем Востоке з VI - начале V тыс. до н. э, некоторых культурных признаков, свойственных прасеверно-кавказской общности. Столь высокая культура VI-V тыс. до н. э. не зафиксирована нигде в Азии, мет сведений до середины IV тыс. до н. э. ни о колесном транспорте, ни о пашенном (сошном) земледелии. Единственное на Востоке орудие, которое приближается типологически к сохе, зафиксировано в Северном Закавказье на поселении первой четверти V тыс. до н. э., судя по радиоуглеродным датировкам (4770±60 и 4817+60 гг. до н. э.) Арухло, которое мы считаем оставленным носителями одного из диалектов, принадлежащих некогда к прасевернокавказскому единству и, возможно, мигрировавших на Кавказ из районов Юго-Восточной Европы (см. ниже).
Приоритет Юго-Восточной Европы в появлении древнейших упряжных пахотных орудий доказан нами в главе 8. Интересно отметить находки костяных наконечников рал в Болгарии в культурах V тыс. до н. э., близких к Керешу и Винче, носители которой уже на раннем этапе, по мнению румынских ученых, уже имели колесный транспорт (Власса, 1972). Однако эта аргументация не вполне надежна (см. главу 9), хотя обнаружение костяных наконечников рал и "изучение тазобедренных костей крупного рогатого скота, которые имеют специфические изменения в результате постоянной нагрузки" (Тодорова, с. 37) от использования волов в качестве рабочей силы, делают это предположение вполне вероятным. Нахождение же двух аналогичных сосудов с изображением пары козлов в Винче и раннем Лендьеле (рис. 25: 20, 27) и позволяют интерпретировать это скульптурное изображение как "козлиную упряжку", на которой выезжали боги древних индоевропейских народов (Гамкрелидзе, Иванов, 1984, с. 586-587) и служит дополнительным подтверждением предположения возможности наличия колесного транспорта в Винче и Лендьеле. Во всяком случае в производной от них культуре КВК колесный транспорт зафиксирован неоднократно (см. главу 9).
Само по себе использование волов в упряжи предполагает и наличие в языке населения, освоившего пахотное (сошное) земледелие, основных элементов упряжи ("ярмо" и др.) и создает еще до изобретения колеса предпосылки для возникновения повозки. Без сомнения, носители культуры Кереш были подготовлены к внедрению и если бы он был у винчанцев, живших на ранней стадии своего развития с носителями культуры Старчево - Кереш чересполосно и на одних поселениях (см. ниже), то его не могли не освоить и носители культуры Кереш.
Уровень культуры Старчево - Кереш - Криш - Караново I, II соответствует портрету прасеверно-кавказской общности, синхронной ей по времена (VI - первая половина V тыс. до н. э.).
Старчево - Кереш также представляется одной из самых высокоразвитых культур своего времени, сохранив лишь некоторые черты присвояющего хозяйства, в частности, рыболовство. Основу же хозяйства керешского общества составляло земледелие, которое на террито-
268.
рии Болгарии (Караново I) было уже пашенным. Носители этой культуры сеяли просо, несколько видов пшеницы и ячменя. Овцеводческий уклон обусловил полукочевой образ жизни для части ее носителей. О молочном хозяйстве свидетельствуют находки дуршлагов на после-ниях этой культуры. Там же обнаружены все животные, представленные, по данным лингвистики, в прасеверно-кавказской общности, включая осла и лошадь (подробная характеристика культуры Караново I, II - Кереш, Старчево дана нами в главе 5).
Археологических культур VI-V тыс. до н. э., приближающихся по уровню развития культурно-хозяйственных характеристик и прасеверно-кавказской общности в Азии нет. В Европе после культуры Кереш - Старчево к комплексу хозяйственно-культурных признаков ближе всего стоит культура линейно-ленточной керамики (см. главу 5), образующая иногда в Среднем Подунавье ареальные связи, союзы с культурой Кереш (культурные группы Потисья). Здесь также представлены все домашние животные, что и в Кереше. Однако культурно-хозяйственный портрет прасеверно-кавказской общности не совпадает с суммой характеристик культуры линейно-ленточной керамики (КЛЛК), в частности по земледелию. В КЛЛК земледелие - примитивное, подсечно-огневое с обработкой земли мотыгами. Он приводит лингвистические доказательства асиммиляции праиндоевропейским языком прасеверно-кав-казских слов и что "ПСК диалект, из которого осуществлялись заимствования в ПИЕ, по-видимому уже несколько отличался от исходного общесеверно-кавказского языка" (там же). Это, по справедливому замечанию автора "позволило бы объяснить, почему в исходной ПСК системе отсутствуют индоевропеизмы (в случае равноправных ПСК- ПИЕ контактов ожидалось бы наличие контактов как в ту, так и в другую сторону, поскольку нет никаких оснований приписывания про-тосеверно-кавказцам более высокого уровня, чем протоиндоевропей-цам" (там же, с. 154).
Археологический эквивалент прасеверно-кавказской общности, если считать Винчу протоиндоевропейской культурой, следует выбирать лишь из двух культур - Старчево - Кереш или культуры линейно-ленточной керамики, в контакты с которыми входила культура Винча на ранней стадии своего существования в V тыс. до н. э. Как указывалось выше, по хозяйственным характеристикам культура линейно-ленточной керамики дальше отстоит от портрета прасеверно-кавказской общности, чем Старчево - Кереш.
Контакты Винчи с культурой Кереш - Старчево прослеживаются на стадии Винча А, датирующейся серединой V тыс. до н. з. и в более раннее время на стадии прото-Винча (см. главу 6).
Ранняя Винча появляется в ареале культуры Караново I, II- Старчево-Криш-Кереш (Брукнер, 1978, с. 435). Исследователи на основании совстречаемости в одних культурных слоях разных памятников старчевской и винчанской керамики, подчеркивают мирный характер пришлой культуры Винчи с субстратом (там же). На вклад субстрата указывает включение некоторых форм кухонной керамики Старчево в винчанский керамический комплекс (там же), а также появление в Винче сосудов на ножках и отдельных элементов росписи. Мирный характер включения винчанского населения в керешско-стар^ чевский массив подчеркивается отсутствием каких-либо укреплений на поселениях двух культур этого времени. Ряд исследователей выдвинуло на этом основании гипотезу о возникновении Винчи на основе культуры Старчево-Криш-Кереш (Павук, 1969; Дискуссии, с. 594, 593). Значительная часть исследователей объясняет некоторый параллелизм во взаимоотношении обеих культур отнесением их к балкано-анато-
269.
пийскому комплексу. Действительно, ряд керамических форм культуры Старчево-Криш можно объяснить ее анатолийскими истоками. Так, часть керамических форм Старчево находит безупречные аналогии в Хаджиларе IX и VI. Близкие к керешской формы керамики встречаются даже в верхних слоях Чатал Хююка, который, представляется возможным, относить к раннеиндоевропейской пракультуре (см. главу 2). В целом культура Чатал Хююка несмотря на территориальную близость не дает каких-либо оснований для утверждения генетического родства с указанными малоазийскими памятниками.
Все же представляется вполне допустимым предположение об аре-альном союзе, ранних праиндоевропейцев и прасеверно-кавказцев (или их предков) еще в Анатолии.
Проблема древнейших северно-кавказских мигрантов на Кавказе - ключ к локализации общесеверно-кавказской прародины - имеет лингвистический и археологический аспект.
Лингвистический аспект проблемы появления древнейших, северо-кавказцев на Кавказе заключается в решении проблемы, какими путями (разными или одним) проникли носители правосточно-кавказско-го (ПСК) и празападнокавказского (ПЗК) на Кавказ.
Лексические схождения ПСК и пракартвельского немногочисленны (Николаев, Старостин, 1984, с. 30), но очень важны, поскольку, по нашему мнению, допускают возможность проникновения на Кавказ носителей диалекта прасевернокавказского, сравнительно недавно отпочковавшегося от своей языковой общности.
Лексические схождения пракартвельского с ПЗК и ПВК свидетельствуют об их частичной синхронности, хотя с ПЗК они незначительны. Зато с ПВК лингвисты фиксируют активные контакты (там же).
Выявленная лингвистами языковая ситуация получает подтверждение и на археологическом материале. Контакты куро-аракской культуры - археологического эквивалента пракартвельской общности, не прослеживаются с другими археологическими культурами на западе ареала, а лишь на севере - с кубано-терской культурой, носители которой разговаривали на одном из диалектов древнеевропейского языка, и на востоке - с восточной группой этой же культуры. Носители последней, по мнению Дьяконова, говорили на языке хуррито-урарт-ской ветви северо-восточной кавказской языковой семьи (Дьяконов, Старостин, 1988, с. 164). Восточная группа куро-аракской культуры, являясь вместе с дагестанской группой этой же культуры эквивалентом прасеверно-кавказской языковой семьи, не может отражать языковые контакты с пракартвельским, на уровне, близком к прасеверно-кавказскому. Они должны были происходить в период формирования пракартвельской (куро-аракской) общности.
Археологичесий эквивалент первым северно-кавказским мигрантам на Кавказ надо искать в период, предшествующий куро-аракской культуре. Шому-тепинская культура является единственной в восточной части Западного и Центрального Закавказья культурой с производящим хозяйством. Лишь она в указанном регионе могла войти на финальной стадии своего существования в контакт с куро-аракской культурой.
Анализ керамического комплекса шому-тепинской культуры Центрального и части Западного Закавказья привело к неожиданным результатам. Все формы этой культуры нашли аналогии в памятниках керешской культурно-исторической общности, представленной культурами Криш - Кереш - Старчево - буго-днестровской культурой. Наи-
270.
более точные параллели обнаружены в памятниках Кереш - Криш и ее восточного ответвления - буго-днестровской культуры.
Территориально эти памятники располагаются в близких друг другу районах - Румыния, Молдавия. К ним относятся редкие бокаловидные сосуды на поддоне (рис. 80: 1, 6), биконические сосуды (рис. 80: 2, 7, 8), удлиненные сосуды баночных форм (рис. 80: 3, 8) также на поддонах, биконические сосуды без поддонов (рис. 80: 4, 9); баночные сосуды с ручками, одной или двумя ручками-выступами; баночные сосуды с шаровидным туловом и ярко-выраженным поддоном (рис. 80: 11, 14, 14а; 12, 15); миски (рис. 80) и мешковидные сосуды с плоским дном (рис. 80: 17, 26).
Поражает то, что мы взяли все имеющиеся формы шому-тепинской культуры (Мунчаев, 1987) и все они находят аналогии в буго-днест-ровской культуре (Маркевич, 1974а).
Идентичной оказывается и орнаментика на сосудах. Орнамент - выпуклины, ямки под венчиком - характерен для керамики энеолита Кавказа и культуры Кереш (рис. 80: 4, 9). Прочерченный орнамент, образующий рисунок "паркета" имеется и в Кереше, и в шому-тепинской культуре, причем, это достаточно редкий узор.
Поражает совпадение рельефных фигурок на стенках сосудов шому-тепинской культуры и культур Юго-Восточной Европы - Старчево, Винчи, культуры линейно-ленточной керамики. Типологически эти изображения восходят к Чатал Хююку (см. главу 6, рис. 2). Функция таких изображений - явно охранительная. Это подчеркивается воздетыми или разведенными руками. На одном из сосудов голова божества передана в зооморфном изображении, что также уже встречалось в Чатал Хююке.
Подобные совпадения форм, орнаментов, традиции "заговаривать сосуды" с помощью изображений-оберега нельзя считать случайным. Коэффициент совмещения комплексов Закавказья, и буго-днестровской и керешской культур, по Николаевой (1987) равен 0,9, что указывает на принадлежность к одной культурно-исторической общности. Однако механизм связей сложен из-за малочисленности материалов и из-за малоазийских истоков культуры Кереш. Встает вопрос, проникла культура на Кавказ через Малую Азию, через Северное Причерноморье или морским путем вдоль побережья Черного моря. Для последнего варианта данных нет, так как памятники причерноморской полосы мало изучены. Все решает степень сходства шому-тепинских памятников с малоазийскими и румыно-молдавскими, а также существование промежуточных памятников, фиксирующих миграцию.
Анатолийские формы находят некоторые параллели в закавказских памятниках шому-тепинской культуры. Формы хаджиларского комплекса более многообразны, чем керешского, а в закавказских памятниках находят аналогии только те малоазийские формы, которые находят параллели и в керешских памятниках. Кроме того, ряд форм Хяпжилара здесь вообще отсутствуют, ;В частности, бокаловидные и баночные сосуды. Нет "паркетного" орнамента; нет промежуточных северо-восточноанатолийских памятников.
Керешские памятники в Причерноморье оказали влияние на днеп-ро-донецкую культуру, а в чистом виде они доходят до низовьев левобережья Днепра. Опубликованные Титовой (1984, с. 33-37) материалы из стоянок на левобережье Днепра, относимых автором к Керешу, совершенно аналогичны IV/V слоям Ракушечного Яра, открытого нами и исследованного Т. Д. Белановской: тот же прочерченный и "паркетный" орнамент в виде параллельных и перпендикулярных полос - гребенкой и т. д.; те же небольшие донца с поддоном. К сожалению,
271.
материалы полностью не опубликованы, и мы не можем проводить сравнение, но они нам хорошо известны, поскольку в течение пяти лет мы принимали участие в раскопках поселения. Формы Ракушечного Яра повторяются в формах керамики с поселения Джангр и настолько близки к керамике этого неолитического поселения в северной части Северо-Восточного Предкавказья (раскопки П. М. Кольцова), что можно говорить об общем генезисе Ракушечного Яра и Джангра.
Все это приближает и не делает чем-то странным появление кереш-ских памятников на Кавказе, хотя материал для установления северо-кавказско-индоевропейских связей малочисленен. Естественный вопрос, куда исчезли, имеют ли продолжение культуры носителей древнейших северо-кавказцев. Отметим, что горные области Северного Кавказа практически не изучены, а те немногие памятники, известные как предшествующие майкопским и куро-аракским, были относимы до недавнего времени к майкопской культуре (Замок, нижние слои Мешо-ко). Керамическая традиция этого культурно-хронологического горизонта характеризуется серо-коричневой лощеной керамикой, украшенной несколькими рядами по венчику и перпендикулярно спускающимися выпуклинами. Совершенно такая же орнаментация присутствует на этих памятниках и памятниках шому-тепинской культуры. Хронологическая позиция этих памятников - до-куро-аракская как на Северном Кавказе, так и в Закавказье (Мунчаев, 1987). Естественно поставить вопрос, который в настоящее время не может быть разрешен из-за малочисленности материала, о возможной генетической связи этих пред-майкопских северо-кавказских памятников с шому-тепинской культурой. Разрешение этого вопроса не входит в рамки этой работы. Подчеркнем лишь то, что и те, и другие являются первыми на Кавказе коллективами, у которых экономический уклад построен на производящем хозяйстве.
Керешская культура - неолитическая, хотя на поздней стадии, вероятно, благодаря появлению Винчи, происходит знакомство ее носителей с металлом: одна медная поделка обнаружена в Старчево IV, синхронном прото-Винче. На поздних этапах, продвигаясь на восток, носители культуры Кереш не проявляют свое знакомство с металлом в памятниках левобережья Днепра, однако представление о культуре Ракушечного Яра как о культуре неолитической в корне неверное. На многих кремневых отщепах имеются следы медных окислов, что свидетельствует об энеолитической атрибуции Ракушечного Яра. Об этом же свидетельствует и возраст стоянки: дата IV слоя Ракушечного Яра находится на рубеже V/IV тыс. до н. э., а статуэтка в верхних горизонтах IV слоя, определенная Т. Д. Белановской как трипольская статуэтка времени триполья А, очень напоминает шому-тепинские фигурки.
Слои V тыс. до н. э. Ракушечного Яра содержат значительное количество мелкого рогатого скота, что свидетельствует о скотоводстве уже не придомного характера, а большое число костяных муфт, напоминающих буго-днестровские и шому-тепинские, могут свидетельствовать и о земледельческом характере экономического уклада поселенцев Ракушечного Яра. Столь раннее появление производящего хозяйства принимается обычно исследователями как должное, а производящее хозяйство в этом регионе не могло появиться на местной основе: для этого просто нет никаких данных, ведь нижние слои Ракушечного Яра древнее мариупольско-съезжинской общности. Не могли заимствовать ракушечноярцы элементы производящего хозяйства е Востока, поскольку на Древнем Востоке не известно аналогичных памятников в период VI-V тыс. до н. э. Остается либо Кавказ, где в V тыс. до н. э.
272.
бытуют памятники шому-тепинской культуры и западный очаг производящего хозяйства (Старчево-Кереш, КЛЛК и Винча). Вполне вероятно, что под давлением появившихся в Попрутье и Побужье носителей КЛЛК племена буго-днестровской культуры, представляющие восточный вариант культуры Кереш, сместили к востоку до Днепра и далее на Дон и в предкавказские районы. Нехаев отмечает наличие нижнедонской неолитической керамики на поселении среднестоговско-го (домайкопского) времени Свободное в Адыгейской АО.
Постановка вопроса о проникновении древнейших северно-кавказ-цев на Кавказ черноморо-азовским путем представляется своевременным. Для решения этого вопроса на данных археологических источников необходимо большее накопление материалов, а самое главное - публикация нижнедонских и прикубанских памятников.
Лингвистические факты о пребывании северно-кавказцев на Балка-кнах и Карпатах были подняты Ивановым (1984, с. 13-14), предложившим КЛЛК и лендьелскую культуру в качестве их археологического эквивалента. Стрижаком были обнаружены северо-кавказские гидронимы "на левобережье Днепра" (Дьяченко, Шилов, Довженко, 1988, с. 11). Эти лингвистические данные как будто бы могут свидетельствовать в пользу предложенного нами пути движения.
Таким образом, в контактах Винчи и Кереш - Старчево следует видеть субстратные отношения праиндоевропейцев с носителями пра-северно-кавказского субстрата, возможно, усложненные ареальными связями предков носителей этих языков на анатолийской прародине.
273.
