ЧАСТЬ III
СВЯЗИ ИНДОЕВРОПЕЙЦЕВ С ИНОЯЗЫЧНЫМИ НАРОДАМИ
ГЛАВА 14
СЕМИТСКИЙ УЗЕЛ ИНДОЕВРОПЕЙСКОЙ ПРОБЛЕМЫ
Допускаемые лингвистами (Дьяконов, 1982) немногие заимствования в праиндоевропейский из прасемитского, судя по хронологии, могли относиться к VI/V тыс. до н. э., когда существовал прасемитский язык. Это не противоречит археологической концепции о малоазийской прародине праиндоевропейцев раннеиндоевропейского и частично сред-пеиндоевропейского состояния.
Интересно замечание Дьяконова, что западные индоевропейские языки включают несколько иные заимствования, чем восточные и. е. языки, что можно объяснить контактами индоевропейцев и семитов в период после выделения и. е. диалектов, т. е. в III тыс. до н. э. Семитские заимствования в западные и. е. языки связаны с контактами Восточного Средиземноморья с югом Балканского полуострова и островной частью Эгейского моря.
Семитские заимствования в восточные и. е. языки хорошо объясняются в свете семитской атрибуции майкопской культуры, поскольку последняя генетически связана с культурой Тель-Хуэйра, однотипной с культурой калициформной керамики государства Эблы. Связь их материальной культуры свидетельствует, что семитский язык майкопских мигрантов должен быть близок к эблаитскому, т. е. западносемитскому со многими чертами восточносемитского.
Источником для семитских заимствований в западных и. е. диалектах служило эблаитское население и его потомки в Палестине, жившие там до конца III тыс. до н. э., а также близко родственные финикийские племена.
Индоевропейско-семитские контакты в III тыс. до н. э. могли осуществляться в зонах пограничья Передней Азии и Европы: либо морским путем через проливы, через Балканы и Восточное Средиземноморье, либо сухопутным путем через Кавказ. Последний путь никогда никем не обосновывался археологически.
Учитывая, что древнейшие индоевропейские народы III тыс. до н. э.. развивая свое движение по югу восточноевропейских степей (индо-иранцы, индоарии - Сафронов, 1983, с. 80-81) подходили к севоро-кавказским предгорьям или проходили Предкавказье, а семитоязычные культуры были распространены в области Северной Сирии и Верхней Месопотамии, не следует исключать возможность существо-
242.
вания семито-индоевропейских контактов на Северном Кавказе в III тыс. до н. э,
Вопрос установления этнической атрибуции археологических культур III тыс. до н. э. на Северном Кавказе связан и с вопросом выявления возможных семитоязычных культур на Кавказе. Конкретно речь может идти только о майкопской культуре, занимающей северокавказские предгорья, эпизодически встречающейся в Предкавказье и в Закавказье, поскольку с момента открытия первых памятников этой культуры почти все исследователи указывали на существование каких-то связей Майкопа с древневосточными цивилизациями, правда, не уточняя механизма попадания этой культуры или ее элементов на Северный Кавказ.
Другая культура III тыс. до н. э. Кавказа - это куро-аракская. Она занимает регионы Передней Азии (Армянское нагорье) и Восточное Средиземноморье, где ее памятники называются хирбет-керакской культурой. Памятники куро-аракской культуры в Закавказье имеют значительные региональные и хронологические различия, что выражается в ряде территориально-хронологических вариантов. Этническая атрибуция куро-аракской культуры в настоящее время достаточно определенно устанавливается историками и лингвистами как хуррито- и картвелоязычная. Появление этой культуры на Северном Кавказе, конкретнее в конце III тыс. до н. э, в Центральном Предкавказье (Шау-Лагат, Дзуарикау, Кобан) и образование ею синкретичных комплексов с культурами, индоевропейская атрибуция которых установлена достаточно определенно (Николаева, 1980; 1981), позволяет рассматривать куро-аракскую культуру партнером в картвело-индоевропейских контактах.
Таким образом, семитоязычная атрибуция майкопской культуры, установленная нами в 1982 году (Сафронов, 1982; Николаева, Сафро-нов, 1982), сделала реальной возможность осуществления индоевро-пейско-семитских контактов через Кавказ с локализацией их на Северном Кавказе, в западной его половине.
Вопросы хронологии майкопской культуры по данным историографии разобраны в работе Николаевой (1982, с. 21-25), из чего следует, что дата майкопской культуры колебалась в пределах от конца IV до I тыс. до н. э. и в течение последних десятилетий закрепилась на рубеже второй половины III тыс. до н. э. В качестве датирующих аналогий исследователи привлекали материалы из памятников Трои II-IV, царских гробниц Ура, Элама, додинастического Египта, Аладжи, Гиссара III С.
Тенденция к передатированию Майкопа более ранним временем была намечена Мунчаевым (1975, с. 197-336), получила развитие в работах Андреевой (1977; 1979). Андреева использовала для датировки Майкопа существенно новый источник - месопотамскую глиптику, что является само по себе вкладом в исследование майкопской проблемы. Предложенная ею дата Майкопа концом IV тыс. до н. э. и постулирование формирования майкопского комплекса на базе памятников Протописьменного периода и круга памятников Амук-Гавра вошли в резкое противоречие с позицией Майкопа на шкале относительной хронологии восточноевропейских памятников, разработанной с учетом балканской и центральноевропейской линий синхронизации, которые, в свою очередь, могут быть соотнесены с ближневосточной базой хронологии.
Таким образом, историография показывает, что долгое время дата Майкопа определялась по его металлокомплексу, что не утратило своего значения. Датирующими могут быть признаны и ряд сюжетов изо-
243.
бразительного искусства Майкопа, однако отсутствие методики их анализа и использования для установления хронологической позиции предопределило неверные хронологические выводы Андреевой, хотя здравая идея определения даты Майкопа через предметы изобразительного искусства не должна быть дискредитирована неудачными разработками в этом направлении.
Хронологическому анализу всегда должно отдаваться предпочтение в решении проблем этнического характера, поэтому вопросы хронологии приоритетны и в наших работах "майкопского цикла". Мы подчеркивали, что дата Майкопа корректируется рядом дат (Николаева, Сафронов, 1982, с. 49).
Рафинирование серебра - технологическая операция, которая должна предшествовать изготовлению серебряной посуды больших объемов, известна в районах Древнего Востока с Раннединастического II/III (конец 26 в. до н. э., по Биккерману). Серебряные и золотые сосуды появляются в странах Древнего Востока в РД П/РД III - РД III (Ур РД III, Киш, Асмар, Элам).
Чеканка медных рельефов - техника, подготовившая чеканку по серебру и золоту, появляются на Древнем Востоке в конце РД II.
Металлическая круглая скульптура, предопределившая появление круглой скульптуры в Майкопе, появляется впервые в памятниках Древнего Востока в РД II/РД III.
Таким образом, все технологические операции, подготовившие появление металлоизделий из золота и серебра в майкопской культуре, были разработаны в Месопотамии только с конца Раннединастического II периода, т. е. со второй половины 26 в. до н. э. (по Биккерману). Казалось бы, любые попытки удревнения майкопской культуры ранее второй половины 26 в. до н. э. должны были бы разбиться об этот непреодолимый барьер - дату появления технологии обработки драгоценных металлов, техники и технологии изготовления металлоизделий из них собственно на самом Древнем Востоке. Однако никем из исследователей эта серия косвенных датирующих аргументов не принималась во внимание. Следует повернуться именно к этим незаметным датам, которые дают более надежную древнюю хронологическую границу для Майкопа, чем некоторые прямые конкретные аналогии отдельным предметам.
Датировка ювелирного стиля, представленного майкопскими украшениями, находится в соответствии с датами рафинирования серебра, изготовления серебряных и золотых сосудов большого объема, гравировки изображений на серебряных сосудах, чеканки рельефов на медных листах, появления круглой металлической скульптуры.
Ювелирные украшения появляются в Месопотамии в археологических памятниках только с Раннединастического III; в памятниках РД II, по мнению Максвел-Хислоп, авторитетного исследователя ювелирного искусства Месопотамии от III, I-II тыс. до н. э., они не встречены, хотя косвенные данные о них имеются в письменных документах. Так, Энмеркар, царь I династии Урука (РД II), предпринимал усилия по обеспечению города драгоценными металлами, а ремесленников Арраты называл умелыми мастерами. Максвел-Хислоп отмечает месопотамский регион как древнейший и влияющий на расцвет ювелирного стиля в Анатолии, Восточном Средиземноморье. Все майкопские ювелирные поделки находят аналогии в шумерских украшениях РД III и также не могли появиться ранее сложения ювелирного стиля Метопотамии, т. е. ранее середины III тыс. до н. э.
Металлокомплекс Майкопа (рис. 75: 19, 23) состоит из оружия и орудий труда. Это топоры, проушные, плоские, тесловидные и с завер-
244.
нутым краем, втульчатые тесловидные (или втульчатая "мотыга"), комбинированные топоры, сочетающие топор и тесло; ножи с округленным концом и черенком; долота желобчатые.
В металлокомплекс следует включать украшения - украшения одежды и головного убора: золотые и серебряные ленты, золотые кольца с кольцами или подвеской из полудрагоценных камней, золотые бусы; украшения погребальной камеры - части "штандарта" - полые серебряные стержни, литые фигурки животных из золота, полые головки животных как части комбинированных украшений; штампованные бляшки с фигурками животных; предметы туалета - бронзовые диски с функцией зеркала, "бритвы" бронзовые (рис. 75: 1-9).
Составной частью металлокомплекса Майкопа являются золотые и серебряные сосуды, комбинированные сосуды из алебастра и золота (рис. 75: 29-32).
Изображения животных, гор, рек на серебряных сосудах Майкопа служат, с одной стороны, для изучения искусства Майкопа; с другой стороны, его дата корректирует дату металлокомплекса (рис. 75: 37, 38).
Миграционный характер появления металлокомплекса Майкопа на Северном Кавказе представляется однозначным, поскольку уже давно многие исследователи обращали внимание, что в памятниках, предшествующих майкопским на Северном Кавказе, нет практически металла, а тем более прототипов сложнейших форм металлических предметов Майкопа. Разночтения в этом вопросе объяснялись неисследованностью северо-кавказского энеолита. В настоящее время уже лучше известны памятники, предшествующие Майкопу. Они достаточно однородны и составляют предмайкопский хронологический горизонт. Культурная ориентация этого горизонта указывает на регионы к северо-западу от Северного Кавказа. Этот горизонт связан с доямным горизонтом в Предкавказье, Подонье и Поволжье (рис. 65). Многие исследователи сходятся во мнении о среднестоговско-хвалынской атрибуции этого горизонта (Трифонов, Резепкин, Нехаев, Гиджрати, Кияшко, Телегин и др.).
Предмайкопский горизонт составлен следующими памятниками: нижний слой поселения Мешоко в Адыгее; Нальчикский могильник; Комаровское погребение у Моздока, 2/18 (Гиджрати, 1986, с. 18, рис. 6); поселение "Замок" в Пятигорске и поселение Свободное в Адыгее (исследуется Нехаевым). Хронология этого горизонта, определяемого по трипольской шкале - Трипольем В2/С1, не позволяет датировать Майкоп ранее Триполья (Л, что в переводе на абсолютные даты представляет середину III тыс. до н. э. (Сафронов, 1980, с. 28).
Незначительный металлокомплекс предмайкопского горизонта состоит из предметов, типологически отличных от майкопских. Это браслеты, чашевидные "подвески-скорлупки", обоймочки (Телегин, 1985, рис. 84), которые в настоящее время связываются с Новоданиловскими комплексами типа Петро-Свистуново, Чапли и др. Подробнее об этом горизонте мы останавливаемся в главе 11, где анализируется содержание доямного горизонта в Предкавказье, Подонье, Поволжье (рис. 65).
Топоры, тесла, ножи, "бритвы" Майкопа определяют общий хронологический диапазон металлокомплекса Майкопа. Аналогии им в древневосточных памятниках очерчивают зону распространения подобных изделий от Крита до Ирана, от Армянского нагорья до Южной Месопотамии. Помимо работ справочного характера существуют и специальные исследования, касающиеся вопросов происхождения втульча-тых проушных топоров (Кореневский, 1974, с. 14-33). В таких рабо-
245.
тах суживается круг аналогий. Так, Кореневский относится более предпочтительно к аналогиям из Ирака (там же, рис. 3: 3), Суз (там же, рис. 3: 4) и Элама и не согласен с аналогиями, предлагаемыми Рен-фрю. Происхождение майкопских втульчатых топоров он считает неместным, но конкретного памятника на Древнем Востоке указать не может. Более широко к металлокомплексу Майкопа подошел Ф. Бе-танкур. Он ищет аналогии для ножей, проушных топоров и топора-тесла на Крите, рассматривая Крит как центр опосредованного воздействия Месопотамии через Майкоп. Общим во всех исследованиях подобного рода является отсутствие объективных критериев оценки сходства и различия, которые могут базироваться только на классификации исследованных форм. Другим недостатком в аналогиях, приводимых Кореневским и Бетанкуром (Николаева, 1982, с. 13-14), является преобладание случайных находок, тогда как этот вид источника позволяет представить ареал распространения типа, но не диапазон его существования.
Вместе с тем следует уточнить, что все аналогии майкопским про-ушным топорам, происходящие из датированных памятников Древнего Востока, хронологически определяются Раннединастическим III периодом. Это прежде всего царские гробницы Ура (Мюллер-Карпе, т. 3, табл. 172: б), Лагаш (Мюллер-Карпе, т. 3, табл. 185: 10), Киш, гробницы холма А, по Е. Макеею (Мюллер-Карпе, т. 3, табл. 199: 50), Мари (Мюллер-Карпе, т. 3, табл. 224: 14, 15), Тель Хуэйры (Мюллер-Карпе, табл. 233: 28), Хорос-Тепе (Мюллер-Карпе, т. 3, табл.. 315: 10, рис. 75: 19-22).
Проушные топоры - это одно из трех направлений развития топоров, наметившихся в Раннединастический III период в Месопотамии. Основное и доминирующее направление развития боевого топора в этом регионе - это топоры с длинной втулкой. Второе направление - это разновидность первого. Если в первом варианте топоров плоскость продольного разреза втулки и плоскость лезвийной части взаимно параллельны, то во втором варианте - эти плоскости взаимно перпендикулярны. Третий вариант развития выродился в проушной топор. Он также может рассматриваться как разновидность первого варианта, но есть много данных, показывающих возможность другой линии развития. Плоские топоры часто обнаружены с завернутой на втулку торцовой частью. Такие топоры могли подсказать укорочение втулки и изготовление таких топоров способом литья в форме.
Втульчатая "мотыга" Майкопа - представляет второй вариант месо-потамских топоров. Как и проушные топоры, "мотыги" зафиксированы во всех памятниках Раннединастического III периода Древнего Востока. Это Ур РД III (табл. 172: 5, 10, 15, 19, 24), Лагаш РД III (Мюллер-Карпе, т. 3, табл. 185: 9), Фара РД III (Мюллер-Карпе, т. 3, табл. 193: 41), Хафадже (Мюллер-Карпе, т. 3, табл. 211: 40), Хуэйра (Мюллер-Карпе, т. 3, табл. 233: 27), Тепе Гавра, слой VI (там же, табл. 236: 25). Хотя следует принимать во внимание и указания Хенесси, что втульчатые мотыги зафиксированы даже в памятниках 35- 30 вв. до н. э. (Палестина, Сузы - Хеннесси, 1967, табл. XXXV: 10). Однако эти ранние втульчатые мотыги отличаются по форме от майкопской и определяют только общий хронологический диапазон "мотыги", а не конкретного данного типа (рис. 75: 23-28).
Топор-тесло Майкопа представляет собой соединение проушного топора и втульчатой мотыги. Это комбинированное орудие могло появиться и в самом Майкопе. Датировка и происхождение этой формы не имеет принципиального значения для датировки комплекса орудий Майкопа, поскольку известно, как датируются составные части этой
246.
формы. Вместе с тем следует отметить, что эта форма достаточна редка в древневосточных регионах, но широко бытует на Крите от второй половины III тыс. до н. э. до второй половины II тыс. до н. э., а также в культурах Центральной Европы - Бодрогкерештур (Бетан-кур, 1974; Мюллер-Карпе, 1974, табл. 455: 14-17). Обнаружение этой формы в бодрогкерештурских памятниках, датирующихся по трипсль-ской линии синхронизации Тр.В2, и находка клевцов на Кавказе может свидетельствовать о дате подобной формы периодом Триполья В2/С1, когда зафиксировано движение степных племен с запада на восток. Другими словами, находки комбинированных орудий в Европе не противоречат дате майкопского орудия после 25 в. до н. э., поскольку в системе относительной хронологии Майкоп датируется Трипольем С1.
Сложение хронологических диапазонов трех типов топоров дает отрезок 25-23 вв. до н. э. В этом хронологическом промежутке следует искать дату майкопского комплекса орудий и оружия.
Ножи с расширяющимся к концу и округленным лезвием уже рассматривались А. В. Шмидтом и Ф. Бетанкуром (Шмидт, 1929; Бетан-кур, 1974). Аналогии им находятся на Мохлосе, Кноссе и датируются от Раннеминойского II, что синхронно Аладже (Мюллер-Карпе, т. 3, табл. 370: 65), т. е. 25-23 вв. до н. э.
Форма серебряных сосудов (рис. 75:. 37, 38, 39, 40) находит аналогии в металлических сосудах Ура, Киша. Так, сосуд из серебра в виде глубокой миски имеет аналогию в Уре (Мюллер-Карпе, т. 3, табл. 175: 7, 8, 10 и табл. 687: 13) и Кише (табл. 200: 11, Мюллер-Карпе, т. 3). Сосуд в виде трапеции с ребром из Майкопа (Мюллер-Карпе, табл. 687: 9) находит аналогии в Уре (там же, табл. 174: 19) и в Сузах (клад из Суз Д, Мюллер-Карпе, т. 3, табл. 704: В: 40). Второй серебряный сосуд с изображениями находит аналогии в Уре (Мюллер-Карпе, т. 3, табл. 175: 44 и табл. 687: 6). Первый сосуд с изображениями находит аналогии в кладе металлических сосудов из Тель Асмара (Фрэнкфорт, 1933, рис. 32).
Аналогии майкопским металлическим сосудам датируются РД !И/Аккадским периодом. Это достаточно узкий хронологический горизонт, но территориально представлен и в Шумере, и в Эламе, и в Се-зерной Месопотамии (рис. 75: 29-36).
Комбинированный сосуд (камень и золотые накладки крышки и горловины) также восходит к древневосточным шумерским традициям. В собранном виде этот комбинированный сосуд аналогичен экземпляру из Ура (Мюллер-Карпе, т. 3, табл. 687: 14 и 175: 35), а каменная часть его аналогична сосуду из Киша А (Мюллер-Карпе, т. 3, табл. 200: 38). Вообще традиция использования каменных сосудов имеет ярко выраженный древневосточный характер (рие. 72: 8).
"Корытообразный" сосуд из Кабарды (рис. 72: 28) находит также аналогии в Кише (Мюллер-Карпе, 1974, табл. 200: 17). Наконец, серебряный сосуд с крышкой из Старомышастовской обнаруживает полное соответствие с металлическим сосудом из Тель Хуэйры (Сафролов, 1982, рис. 4: 21 и 22; рис. 72: 23, 29).
Следует подчеркнуть высокую избирательность этого источника для датировки Майкопа. Хорошим подтверждением этой избирательности кладов и погребальных комплексов медных, серебряных, золотых сосудов для датировки Майкопа служат золотые сосуды Аладжи, которые, хотя и близки по времени к Майкопу, но имеют совсем иной набор форм. Факт обнаружения металлической посуды с одинаковым набором форм на территории от Ура до Суз и от Ура до Харрана свидетельствует о нивелирующей культурной вуали этих регионов на ру-
247.
беже РД III/Аккадского периодов. Формы металлических сосудов имеют даже в отличие от достаточно узкого диапазона существования комплекса орудий и оружия Майкопа предельно узкий хронологический интервал бытования в древневосточных центрах, поэтому в иерархии категорий инвентаря Майкопа по значимости для хронологии памятника они занимают очень высокое место.
Сравнительный анализ украшений майкопских памятников и памятников Древнего Востока проводится на двух уровнях: на одном уровне должны рассматриваться конкретные аналогии каждому украшению и устанавливаться хронологический диапазон каждого типа украшений; на другом уровне должны быть выявлены параллели системе украшений Майкопа и проведено сравнение систем украшений по древневосточным регионам и во времени.
Хотя для Майкопа мы не имеем таких точных реконструкций, какие выполнены Вулли для инвентаря царских гробниц Ура, однако существует реконструкция Фармаковского, позволяющая представить, как выглядела конструкция погребального балдахина и отдельные фрагменты личного убранства погребенного. Мы не имеем полного представления о конструкции всего головного убора и других уборов. Однако есть микрокомплексы украшений: это диадема из золотых лент и золотых розеток, укрепленных на ней (рис. 75: 9) это низки золотых колец, продетых в кольцо и подвески из сердолика на золотом кольце (рис. 75: 7), крупные бусины из золота (рис. 75: 2, 3), золотые штампованные нашивные бляшки с изображением львов и быков (рис. 62: 5; 64: 5), которые могли использоваться для украшения как погребального савана, так и балдахина.
Этот комплекс украшений может быть дополнен находкой бронзового зеркала из погребения в Нижнем Прикубанье (курган на землях колхоза им. XXII партсъезда, между Крымской и Темрюком, раскопки автора в 1978 году) (рис. 75: 8).
Как уже указывалось выше, ювелирные украшения Месопотамии появились только в РД III. Анатолийский центр производства ювелирных поделок вторичен по отношению к месопотамскому (Максвел - Хислоп, 1974, с. 39-40) и сложился не ранее рубежа 24/23 вв. до н. э. Восточносредиземноморский очаг - производный от влияния Египта IV-VI династий, с одной стороны, и экспансии Саргонидов на запад, с другой. В додинастическом Египте (период Негада II) отмечается много серебра, используемого в простых украшениях и кольцах, и золота Известны серебряная чашечка и золотые чашки из Абусир-аль Мала-и золотые дискообразные бусы из могилы в Абидосе. Вплоть до 2000 г. до н. э. (начала 12 династии - Дашур, Иланх - Мюллер-Карпе, т. 3 табл. 111, 112) нет комплекса украшений типа майкопского и месопо-тамского. Со времени Сезостриса I и II ощутимо воздействие анатолийского ювелирного очага.
Впервые сочетание золотых лент с розетками использовано в Тепе Гавре (могила 109) времени Джемдет Наср, конца IV тыс. до н. э Однако отсутствие аналогий всему остальному комплексу украшений позволяет рассматривать Гавру лишь как предтечу сложения месопо-тамского ювелирного стиля.
Все головные уборы Раннединастического III - это система бус соединенных между собой по длинной оси в низки с крупными подвесками в виде колец, фигурок животных, цветов, фруктов и т. д. Вместо низки бус в качестве основы использовались золотые ленты. Таковы головные убранства династов из гробниц РД III в Уре (Пу-Аби (Мюллер-Карпе, табл. 173: 8; Максвел - Хислоп, рис. 2, 3, с. 3, 1С рис. 12, с. 9, 14). Эта традиция крепить украшения на золотые ленты
248.
была передана с аккадскими ремесленниками в Анатолию (по мнению Максвел - Хислоп, 1974, рис. 75: 11). Действительно, подобные украшение позже появляются в Аладже, Хорос - Тепе, в Мохлосе, на Крите.
Низки колец из золота и кольцевидные подвески с камнем из Ста-ромышастовского клада находят полные аналогии в шумерском головном уборе (диаметр таких колец - 3 см - Максвел-Хислоп, 1974, с. 5, рис. 5). И в тех, и других памятниках существует два варианта украшения: кольцо с подвеской в 1,5 оборота и кольцо в полудрагоценном камне. Следует подчеркнуть, что в головном уборе времени РД III в Месопотамии широко используются каменные бусы из сердолика, ляпис-лазурита (Вулли, т. II, табл. 140, рис. 75: 10-17).
Золотые бусы в Майкопе являются составной частью собрания ме-сопотамских бус, в котором Масквел-Хислоп выделила 19 типов. В бусах Ура имеется несколько орнаментированных типов. Использовалась орнаментация канеллюрами (тип 14), фасетированием (тип 15). По форме сечения бусины выделяются квадратные, прямоугольные, линзовидные, цилиндрические, трубчатые (типы 1-3, 10, 16, 18), по форме продольного сечения -веретенообразные, овоидные, шарообразные (типы 4-9, 12, 13).
Майкопские бусы включают веретенообразные бусы (тип 6) в сочетании с продольными канеллюрами гв качестве орнамента (Мунчаев, 1975, рис. 33); шарообразные фасетированные бусы (Мунчаев, 1975, рис. 33); шарообразные с гравированным орнаментом -в виде вписанных полудуг (рис. 75: 2-16), в Шумере использующимся широко как элемент декора (Мюллер-Карпе, т. 3, табл. 179). Мотивом "вписанных полудуг" орнаментировано, в частности, и дно 2-го майкопского серебряного сосуда (рис. 68: 10).
Наконец, золотая бусина сложной формы в Майкопе (рис. 75: 3), представляющая собой сочетание овоидной формы с муфточками на концах имеет также предтечу в Шумере, выступая там как комбинированная форма, сочетающая овоид в камне и две цилиндрические муфточки в серебре или золоте. В Аккадском дворце в Тель Асмаре (РД III/Аккадский период, 24 в. до н. э., Фрэнкфорт, 1933, рис. 31, с. 48) такая комбинация зафиксирована в составе сложного головного убора - бусина из ляпис-лазури с серебряными обоймочками. Другая бусина - агатовая - заключена в золотые обоймочки (рис. 75: 13). Высота ее 7 см. Эта бусина из убора царицы Пу-Аби, как считает Максвел- Хислоп, скорее представляет исключение в Шумере и правило для позднего Аккадского периода (Максвелл- Хислоп, 1974, рис. 45). Аналогия, приведенная С. Н. Кореневским для майкопской бусины в Кише, доказывает неслучайность, закономерность таких бус, но датируется не РД II, как думает Кореневский, а РД III (указание на передатировку Киша А см. у Сетона Ллойда, 1985, с. 120-121).
Вероятно, комбинированные украшения не были чужды и Майкопу, о чем свидетельствует головка льва из Старомышастовской (рис. 62: 7), (Мунчаев, 1975, рис. 33). Судя по головным уборам и украшениям начала Аккадского периода такие головки соединялись с дополнениями из полудрагоценных камней, сердолика, ляпис-лазури. Скреплялись битумом (Мюллер-Карпе, т. 3, табл. 211: 20).
Украшения в виде штампованных бляшек в Майкопе (фигурки львов и быков - рис. 62: 5, 64: 5) также восходят к шумерской традиции. В Шумере обнаружены не только сами штампованные украшения, но и штампы (Мюллер-Карпе, т. 3, табл. 179: 12, 13).
В майкопском комплексе были обнаружены "шесть трубок длиной по 103 см (рис. 64: 6), из них две серебряные с золотыми окончаниями,
249.
на которых были насажены золотые фигурки быков, две такие же с золотыми нижними частями без фигурок и две целиком серебряные с серебряными бычками" (Чернопицкий, 1987, с. 33), М. П. Чернопицкий в недавно появившейся работе делает попытку установить семантику комплекса стержней и бычков, пользуясь параллелями из памятников более позднего времени I тыс. до н. э. Мы уже указывали в своей работе, что на "штандартах" Мари изображается верховный жрец или царь, который несет такой стержень с укрепленным на его конце быком (Парро, 1956, рис. 70; Мюллер-Карпе, т. 3, табл. 225: 11; Николаева, Сафронов, 1982, рис. 3: 18, с. 42, рис. 64: И). Аналогична функция этой находки и в Майкопе. Шумерские параллели позволяют не только выяснить семантику майкопских бычков и назначения комплекса бычков с трубками, но и датировать эту часть комплекса Майкопа также РД III, как датируется соответствующий комплекс из Мари.
К определению даты Майкопа привлекаются в последнее время изображения на серебряных сосудах (рис. 69, 70) и цилиндрическая печать из гагата, Найденная в Закубанье, в с. Красногвардейском, в майкопском погребении (рис. 73: 1). Первая интерпретация красногвардейской печати была приведена А. А. Нехаевым в соответствие с датой Майкопа IV/III тыс. до н. э., предложенной М. В. Андреевой на основании анализа майкопских изображений и синхронизации этого стиля с Протописьменным в Месопотамии (подробно критику концепции М. В. Андреевой см.: Николаева, Сафронов, 1982, с. 28-50). Такое расхождение выводов с содержанием источника у Нехаева и Андреевой должно иметь свое объяснение, и мы видим его в отсутствии методики работы с аналогией, особенно в области изобразительного искусства.
Подобная методика могла бы привести в соответствие выводы и уровень сопоставления источников. В своей работе, по майкопскому искусству (Николаева, Сафронов, 1982) мы предложили форму структурно-типологического анализа изображений, в котором стиль изображения рассматривается как система регламентации для каждого элемента изображения в отдельности и всей картины в целом. С другой стороны, художественный стиль - это иерархия структур от низшей - элемента, до высшей - картины. Разъединив майкопские изображения на элементы, мотивы, сюжеты, персонажи, сцены, мы установили хронологические диапазоны каждого из них, выделив, таким образом, части майкопской композиции, которые имеют узкий хронологический диапазон. Сложение хронологических диапазонов каждого из 10 персонажей майкопской композиции, 5 сцен и сюжетов указывает на сложение майкопского художественного стиля в конце Раннединастического III периода. Даты некоторых персонажей ("львица", "пятнистый хищник", "кабан" - рис. 63, 67), заходящие в Аккадский период, определяют узкий хронологический диапазон сложения майкопского стиля, в пределах 24 в. до н. э.
Территориально максимальное число аналогий, и наиболее полные из них сосредотачиваются в Средней Месопотамии, в области взаимодействия шумерского и эламского искусства, и в пограничье с кочевническим миром Северной Месопотамии и Плодородного Полумесяца.
Анализ майкопского искусства позволил не только обнаружить центр сложения майкопского стиля - в зоне взаимовлияния месопотамского и эламского искусства и в пограничье с кочевническим миром Северной Месопотамии и Плодородного Полумесяца, но и ввести в оборот новый источник для хронологии Майкопа. Установление вероятных хронологических диапазонов для каждого из персонажей май-
250.
копской композиции, а также выявление наиболее близких аналогий композиции в целом, имеющих надежные даты, позволило определить с большой вероятностью время формирования майкопского стиля в пределах РД III - РД III/Аккадского периода, т. е. конец 26-24 вв. до н. э. Этот хронологический период совпадает с хронологическим диапазоном бытования майкопского металлокомплекса, что также упрочняет предложенную дату (см рис. 62-70).
Обнаружение цилиндрической печати в майкопском комплексе в Красногвардейском завершает "восточный облик" майкопской культуры. Дата печати в первой ее интерпретации (Нехаев, 1986) неправильна, поскольку сориентирована на датировку Майкопа IV/Ш тыс. до н. э. Весьма удивительно, что, аналогия, приведенная Нехаевым (рис. 73:2), взятая из свода Амье (1961, № 237), не встретила возражений у специалистов. Действительно, на печати под № 237 изображен горный козел (рис. 73: 2), тогда как на красногвардейской печати изображен олень с длинной шеей, т. е. аналогия Нехаева - не аналогия даже на самом общем уровне сравнения - "содержание образа". Втрое возражение - относительно даты печати № 237. Подобные сюжеты, стиль изображения живет дольше Протописьменного, а именно - в РД I. Такую печать можно видеть в Тель Асмаре, в памятнике РД I (рис. 73: 3). Следовательно, Нехаев должен был определить дату печати по своим аналогиям как Протописьменный - РД I (3200- 2750 гг. и 2750-2615 гг. до н. э.). Сравнение печати из Тель Асмара и № 237, по Амье, обнаруживает и единство стиля. Так, рога как две параллельные дуги относительно одинаковой длины и направления идентичны на обеих печатях; передние ноги изображены как заостренные и сильно сплющенные эллипсы на обеих печатях, а задние ноги как эллипсы, прорисованные под углом друг другу (в этом элементе есть расхождения между печатями, поскольку на печати № 237 нога изображается как соединение эллипса с треугольником). Глаз на обеих печатях показан как треугольник. Угол сопряжения между шеей и линией спины одинаков по величине (рис. 73: 2, 3). В то же время С1илистически красногвардейская печать не имеет ни одного элемента, подобного прорисовке на печати № 237. Так, глаз прорисован кружком. Шея поставлена перпендикулярно спине. Ноги изображены на одинаковом расстоянии (тогда как на печати № 237 они сдвоены) и в виде треугольных отростков. Рога изображены как 9 отростков по 5 и 4 отростка с каждой стороны. Красногвардейская печать выполнена в стиле, сложившемся в период РД II и продолжающемся в РД III. Так, многими отростками снабжалась даже голова человека на печатях РД II (Мюллер-Карпе, т. 3, табл. 195: 23). Все приемы по трактовке ног аналогичны.
В качестве датирующей аналогии мы предлагаем печать из Ура РД III (Мюллер-Карпе, т. 3, табл. 180: 13) (рис. 74). Это хорошая параллель красногвардейской печати как на уровне общей идеи (это также олень с длинной шеей, поставленной перпендикулярно спине), так и на уровне трактовки элементов (ноги удлиненные, сходящиеся на острие, отростки треугольной формы; расстояние между ногами одинаковое; глаз показан кружком рога показаны 7 отростками, закругленными на конце). Таким образом, и дата печати при пристальном рассмотрении не противоречит дате для Майкопа РД III, т. е. 25-24 вв.
Происхождение майкопской культуры по археологическим источникам. Установив приблизительно дату майкопского металлокомплекса Раннединастическим III периодом по месопотамской хронологии, т. е. концом 26 в.- началом 23 в. до и. э., мы тем самым очертили и круг
251.
памятников, и временной интервал его в Месопотамии, с которым должно проводиться сравнение всего майкопского комплекса, включая и керамику. Наиболее убедительные аналогии находятся в археологических памятниках указанного периода в районе Средней и Северной Месопотамии (особенно в районе Харрана).
Основным этническим показателем в этнокультурных параллелях является керамика. Поиски керамических аналогий в регионе Средней и Верхней Месопотамии вывели на ряд памятников (более 30 поселений в междуречье Хабура и Балиха), самым выразительным и лучше всего исследованным из которых являлся Тель Хуэйра (в разной транскрипции - Тель Шуэйра, Тель Чуера). Чтобы избежать упрека в "натяжке" аналогий, г мы провели сравнение всего сводного комплекса майкопской культуры с комплексом поселения Тель Хуэйра.
Поселение Тель Хуэйра. Местоположение памятника.
Поселение находится почти на границе современной Сирии и Турции, между реками Хабур и Балих, в 60 км к западу от Рас-эль-Айн, в 35 км к юго-востоку от современного Харрана; в 100 км к северо-западу от Тель Брака, в 200 км к северу от города-государства Мари. Ландшафт местности - степной. Это сиро-месопотамская степь, где много неглубоких пересыхающих речек, обеспечивающих как беспрепятственное передвижение при кочевании со скотом, так и источники воды для скота.
Датировка памятника. Раскопанные остатки поселения относятся, согласно точке зрения их исследователей А. Мортгата и X. Кюне, к Раннединастическому III периоду (Кюне, 1976; Мортгат, 1958, 1965, 1975). Они считают, что в Аккадский период поселение было покинуто. Мэллоуен полагает (это мнение отражено в Кэмбриджской древней истории), что раскопаны, главным образом, слои аккадского времени, а глубже залегающие слои содержат свидетельства значительного заселения РД III, особенно РД IIIЬ (Мэллоуен, 1968, с. 63) *.
Наиболее древняя часть поселения связана с находками оттисков цилиндрических печатей "стиля Месилима", т. е. РД II по месопотам-ской хронологии 2600-2525 гг. до н. э. по Афанасьевой - Мортгату (Афанасьева, 1979, табл. вкл.). Правда, Мэллоуен указывает, что нет данных относить Месилима к РД II; с тем же успехом этот стиль можно датировать РД III (Мэллоуен, 1968, с. 30). В другом месте есть указание, что в Северной Месопотамии провинциальный стиль в глиптике запаздывает на один хронологический период. Так, если печать на юге датируется РД II, то на севере она будет датироваться РД IIIа.
Таким образом, наиболее обоснованной датировкой Тель Хуэйры надо считать Раннединастический III период.
Культурные связи памятника. По керамике устанавливаются связи Тель Хуэйры с отдельными регионами Малой Азии (Троя II), Сирии и Палестины, долины реки Оронта, фазы Амук I и Хама Л), с близкими более восточными памятниками долины Хабура (Чагар Базар, Тель Брак и др.), а также с южными памятниками - Мари (Кюне, 1976, с. 101 и др. табл. 2). Истоки изобразительного искусства Тель Хуэйры находятся в шумерских памятниках (Мэллоуен, с. 52, 64).
Как мы показали, искусство Тель Хуэйры тяготеет к искусству Мари и Элама, которое восходит к искусству Шумера, вместе они образуют шумеро-эламскую эпоху в период РД II - РД III (Амье, 1966).
Характеристика памятника. На поселении открыты храмово-куль-
* Естественно, что Мэллоун относит большую часть материалов из Тель -Хуэйры
к аккадскому времени, поскольку в раскопанном им Тель Браке доминирующая в
Тель Хуэйре традиция идет в аккадском комплексе. .
252.
товые постройки - храм, аллея стел (Мортгат, 1958, рис. 5-8); поминальные комплексы, жилые постройки, одиночные погребения (Мортгат, 1975). Многочисленны предметы материальной культуры: керамика (Кюне, 1976), металл (Мортгат, 1958, рис. 3, 29), алебастровая (Мортгат, 1965, рис. 21-29) и терракотовая (Мортгат, 1965, рис. 12, 8), пластика (Мюллер-Карпе, 1974, т. 3, табл. 233: 1 -10).
Бронзовая посуда находит аналогии в памятниках Элама конца шумеро-эламской эпохи (Амье, 1966, рис. 152); в кладах памятников района Диялы (Тель Асмар - Фрэнкфорт, 1933; Мюллер-Карпе, 1974, т. 3, табл. 215). Втульчатый топор с гребнем находит аналогии в инвентаре гробниц Ура РД III (Барней, 1977, рис. 54) и других памятниках Месопотамии и Ирана РД III (Мюллер-Карпе, 1974, т. 3, табл. 172-237). Плоские топоры с муфтами находят аналогии в Мари (Парро, 1956, № 602, 603), как и ножи без черенка с 2 и 3 заклепками (там же).
Общий хронологический диапазон бытования листовидных копий с четырехгранным насадом - гробницы Ура (РД III- Аккадский период, приблизительно 25-22 вв. до н. э.) *. Поскольку тип копий с насадом варьирует и по форме "листа", и "насада", то ближайшие аналогии для копий из Тель Хуэйры дают дату конца РД III - начала Аккада -24/23 (Мюллер-Карпе, т. 3, 1974, табл. 172: 39-41; 193: 66; 198: В:-29).
Заслуживает внимания специфическая традиция Тель Хуэйры украшать керамические "пьедесталы" керамическими рельефами и резьбой по мотивам стеатитовых ваз, получивших хождение в Мари, Эламе, Хафадже и др. На вторичность этого явления, т. е. на подражание в керамике камнерезному искусству, указывает несоответствие высокого рельефа в керамике возможностям и свойствам керамического материала.
Следует отметить наблюдения Мэллоуена: постройки из плосковыпуклого кирпича в Тель Хуэйре позволили исследователю сделать вывод о присутствии шумерских ремесленников в Хуэйре. Доминирование Шумера в Хуэйре, по Мэллоуену, вероятно, устанавливается со времени Эаннатума или Лугаль-Загисси, прервавшего блестящий период развития Шумера в Раннединастический период (периода Шубад и Мескаламдуга) (Мэллоуен, 1968, с. 10).
Керамическая традиция Тель Хуэйры, устанавливаемая по 1700 фрагментам и целым сосудам (165 сосудов), характерна для ряда синхронных памятников долины Хабура и Северной Месопотамии (Пар-ро, 1956, рис. 105), а также, вероятно, не исчезает на ряде памятников этого региона и в аккадскую эпоху.
По результатам исследования происхождения майкопского искус-ства Тель Хуэйра наряду с Майкопом был включен в круг памятников шумеро-эламского искусства (имеется в виду Северная Месопотамия - Мари-Хафадже). Решающим доводом в установлении историко-культурных связей двух памятников Тель Хуэйры и Майкопа является сравнение керамики, которое будет проведено ниже. Однако если анализу керамики Тель Хуэйры посвящена монография X. Кюне, то майкопская керамика не дифференцированна, не была даже сведена з единую сводку-каталог**.
Классификация майкопской керамики. Только в курганных погребениях майкопской культуры Северного Кавказа находилось 120 рес-
* Карсемиш (Фрэнкфорт, 1939, с. 81: могила в каменном ящике; 22-20 вв. до н. э,), Тиль Барсиб (Шеффер, 1948, риc. 82: 3, 4; 2350 г.; до н. э.), Аладжа, Тарс, Тепе Гиссар. Эти аналогии неоднократно приводились В отечественных исследованиях (Иессен, 1950; Соловьев, 1058).
** Наиболее полная сводка приведена у Мунчаева (1976).
253.
таврированных и целых сосудов: 69 из них названы в сводке Мунчаева 1976, рис. 39, 40, 41, 44, 45, 46, 57, 58, 62, 64, 65, 66, 69); 39 происходят из наших раскопок (9 сосудов из Северной Осетии, 30 - из Прикубанья) *; около 20 сосудов известно из Кабарды (включая данные отчетов -33 сосуда), из них 2 опубликованы Мунчаевым (1976, рис. 63, 64), 12 - Мизиевым (1973); 8 сосудов известны из Долинского, Соломенки и Уруха (рис. 71; МИА, № 3, табл. XI, рис. 30, габл. VI, табл. X, рис. 29, рис. 27); 3 целых сосуда приводит Соловьев (1958); 8 сосудов обнаружено Петренко (1982).
Таким образом, по не совсем полным сведениям набирается 142 сосуда майкопской культуры. Такая выборка сопоставима со 165 целыми сосудами, известными из Тель Хуэйры, а сравнение по 40 типам охватывает 25% материала обеих культур, выступающего в качестве полных и детальных аналогий (Сафронов, 1982).
Керамическая коллекция майкопской культуры была классифицирована по функциональному назначению, поскольку наблюдается большая вариабельность в ее размерах и формах. I группа - сосуды (дальнейшая дифференциация внутри группы проводится не по функциональным, а по формальным формообразующим признакам; абсолютные размеры имеют второстепенное значение). II группа - кувшины (сосуды с длинным цилиндрическим горлом). III группа - миски. IV группа - котлы. V--пифосы (большие сосуды для хранения продуктов). VI - мангалы. VII - "цедилки". VIII - крышки.
Проведенный сравнительный анализ керамического материала Майкопа и Тель Хуэйры по 40 типам (рис. 71, 72) показывает полное тождество сопоставляемого инвентаря и по форме, и по технологии. Практически все "майкопские" формы сосудов - присутствуют в керамике Тель Хуэйра, и лишь 3 формы из керамического фонда последней отсутствуют в Майкопе. Учитывая, что керамика Тель Хуэйры - не изолированное явление, а повторяется на 36 поселениях Верхней Месопотамии, мы констатируем, что эта керамика - не изолированное, не атипичное явление для данного региона, а органически ему присущее. Уровень сходства инвентаря двух памятников - керамики, несущей этническую информацию, которая всегда заложена в керамике, столь высок, что можно говорить только об однокультурности этих памятников и об этническом родстве населения, оставившего их.
Остальные категорий майкопского инвентаря также находят аналогий в Тель Хуэйре. Металлических форм инвентаря в Тель Хуэйре вообще мало. Копья с листовидным пером и насадом не имеют аналогии в Майкопе, хотя встречены в Новосвободной. Учитывая возможность заимствования части металлокомплекса Майкопа новосвобод-ненскими металлургами, можно допустить, что в майкопской культуре тоже были такие копья. Отсутствие их в майкопских коллекциях объясняется повсеместным ограблением майкопских могил еще в майкопскую эпоху. То же можно сказать и о посоховидных булавках, которые есть в Тель Хуэйре, как и во всех памятниках РД III/Аккадского периода, и в Новосвободной, но нет в Майкопе.
Проушные топоры не имеют аналогии в Тель Хуэйре, но есть в Мари (Мюллер-Карпе, т. 3, табл. 232: С: 2), которое связывается с Тель Хуэйрой по всем формам металлокомплекса. Кроме проушных топоров, в Мари встречена и форма втульчатой мотыги (Мюллер-Кар-
* Следует напомнить, что приводимые майкопские сосуды происходят из погребальных памятников, тогда как керамика: Тель Хуэйры обнаружена на поселении, поэтому в майкопской погребальной керамике нет бытовой утвари (мангалы, цедилки, пифосы и др.), которые есть в Хуэйре, но эти формы есть в майкопских поселениях.
254.
пе, т, 3, табл. 232: С: 1), характерная как для Майкопа, так и для месопотамских памятников (Лагаш РД III: Мюллер-Карпе, т. 3, табл. 185: 9, 10; Фара РД III: Мюллер-Карпе, т. 3, табл. 198: 17; Киш А: там же, табл. 199: 50).
Таким образом, можно сказать, что проушные топоры и втульча-тые мотыги вошли в майкопский металлокомплекс из среднемесопо-тамских и верхнемесопотамских памятников. Великолепие, разнообразие и пышность предметов вооружения из царских гробниц Ура, кладов и инвентаря Киша А не затронули майкопскую культуру, что указывает на окраинное положение майкопского центра на Древнем Востоке по отношению к Южной Месопотамии.
Конуса - элемент архитектуры в дворцах и храмах Месопотамии- также были встречены на бытовых памятниках Прикубанья (Столяр, Формозов, 1960, с. 19). Это свидетельствует о том, что майкопцы знали сырцовую архитектуру, а окрашенными конусами декорировали поверхность парадных зданий, как это делалось в Месопотамии.
Сходство двух памятников усиливается аналогиями в обрядах. В Тель Хуэйре исследована аллея стел, которые по типу приближаются к стелам Нальчикской гробницы на Северном Кавказе. Нальчикская гробница сделана из подобных стел (рис. 61), часть которых вкопана "головой" в землю. Принадлежности гробницы к майкопской культуре мешает форма могильного сооружения, не типичная для майкопской культуры, хотя инвентарь в большей части майкопский (налобные серебряные ленты, топоры). Гробницу атрибутируют новосво-бодненской по могильной конструкции и некоторым керамическим фрагментам. О стелах Нальчикской гробницы написал большой этюд И. М. Чеченов, где он склоняется связать их со стелами Северного Причерноморья, которые по происхождению связываются с культурами Западной Европы, а в Восточной Европе находятся в энеолитических погребениях ДЯ КИО, нижнемихайловских. Однако типологически нальчикские стелы отличаются от причерноморских тщательностью моделировки, по форме и другим признакам (орнаментация, пропорции). Скорее всего стелы принадлежат майкопской культуре, но использованы населением новосвободненского круга, поскольку стелы в обряде погребения не чужды новосвободненцам (Николаева, 1980, с. 107, сн. 7). Вероятно, существуют и другие объяснения попадания майкопских стел в инокультурный, но близкий по времени памятник.
Сходство майкопского комплекса и Тель Хуэйры несомненно, что может быть показано объективно, с использованием коэффициентов совмещения (методика рассчета этого коэффициента впервые использована в исследовании кубано-терской культуры - Николаева, 1987, с. 2) и коэффициентов связи. Поскольку все типы майкопской керамика находят точные и полные аналогии в Тель Хуэйре (рис. 71-72), то коэффициент совмещения майкопского комплекса керамики с комплексом Тель Хуэйры равен 1,0. Если учитывать формы Тель Хуэйры, отсутствующие в Майкопе, то коэффициент сходства будет равен 0,8-0,9 (в зависимости от полноты учета признаков).
Принимая во внимание наблюдения Кларка (Федоров- Давыдов, 1987), который подтверждает, что коэффициент сходства между памятниками, относящимися к разным вариантам одной культуры, может колебаться от 0,3 до 0,7; для памятников одного варианта коэффициент находится в пределах от 0,7 до 1,0, можно констатировать рднокультурность памятников Майкопа и Тель Хуэйры.
Сравнение Майкопа и Тель Хуэйры проведено всесторонне; черты отличия между памятниками вызваны разным типом памятников: Майкопская культура представлена исключительно погребальными памят-
255.
пиками, тогда как Тель Хуэйра - поселение. Но и при этом имеется совпадение в архитектуре и архитектурном декоре (каменные и сырцовые постройки, конуса), в пластике, в глиптике, объектах изобразительного искусства, в различных технологиях, предопределивших появление сходных объектов в керамике и металле, и т. д. Все это дает основание думать, что проведенное нами сравнение Майкопа и Тель Хуэйры выдержано в требованиях системного подхода.
Верхнеевфратские истоки для майкопской культуры, выявленные нами, а также указание Кюне на сходство керамики Тель Хуэйра с комплексами, которые теперь, как правило, относятся к культуре калициформной керамики, имеет большие последствия для раскрытия этнических процессов, имевших место в Верхней Месопотамии и Плодородном Полумесяце в последней трети III тыс. до н. э. и прямое отношение к той обстановке, в которой проходила миграция майкопской культуры.
Возникновение верхнеевфратской цивилизации, представленной памятниками типа Тель Хуэйра, по общему признанию, имело место под сильнейшим культурным влиянием Нижней Месопотамии и связано скорее всего с проникновением оттуда каких-то групп населения. Тель Хуэйра определяется как провинция Шумера (Мэллоуен, с. 67).
В то же время генетическая связь верхнеевфратских памятников с культурой калициформной керамики Эблы можно считать твердо установленным и признанным фактом. Дж. Мелларт (1985, с. 27) считает, что памятники северо-восточной Сирии (тип Тель Хуэйра) явились "прямым потомком калициформной керамики Эблы". Вероятно, в результате разрушения Эблы Нарамсином (Маттиэ, 1985, с. 16) носители культуры калициформной керамики продвинулись в Палестину (Ортманн, 1985, с. 57), где обнаружены позднейшие памятники культуры калициформной керамики, существование которых в этом районе определяется последней четвертью III тыс. до н. э., по С 14 и привязками к абсолютно датированным памятникам Египта, Сирии, Месопотамии (Ортманн, с. 55, 56),
Выявленная археологическая ситуация является, по сути, зеркальным отражением библейской картины передвижения племен Фары из Ура (Нижняя Месопотамия) в Харран (в 60 км от Тель Хуэйры) и пссле долгого проживания там, в Палестину (Быт. 11: 31, 12: 4-6). Других исторических событий, так увязывающихся с этой археологической ситуацией, нет, как нет и другой альтернативной археологической ситуации.
Это обстоятельство подвигнуло автора к анализу библейских источников и сравнению событий Пятикнижья с событиями .политической истории Месопотамии, Сирии, Малой Азии, Палестины и Египта в III-II тыс. до н. э. В результате была создана 90-этапная шкала периодизации истории древних израильтян и их предков, начиная от переселения из Харрана в Палестину во второй половине 23 в. до н. э. до их первого исторического царя Саула (1020 г. до н. э.) (Сафронов, 1982, с. 63 cл.).
Поскольку Тель Хуэйра находится в нескольких десятках километров от Харрана мы пришли к выводу о семитоязычности ее населения в третьей четверти III тыс. до н. э. (Сафронов, 1982).
Однако в данной работе не ставится задача аргументировать се-митоязычность населения Тель Хуэйры, а следовательно, и майкопской культуры на основании библейских источников. Семитоязычность населения Харрана и входящих в эту область жителей Тель-Хуэйры подтверждается данными топонимики, близкой к библейской, зафиксированной текстами Мари на рубеже III/II тыс. до н. э, Самым же глав-
256.
ным аргументом в констатации семитоязычности Тель Хуэйры является общее признание факта принадлежности или генетической близости культуры этого населения к культуре калициформной керамики, представленной на памятниках государства Эблы. О вхождении Хар-рана в сферу государства Эблы свидетельствует и ряд документов из архива Эблы (Арки, 1985; 1985а, с. 219-238). В семитоязычности населения Харрана и прилегающих к нему территорий ученые не сомневаются, даже исходя из семитоязычного названия этой области благодаря находкам в Эбле, относящимся к зафиксированному документально периоду 24/23 вв. до н. э.
Исходя из изложенных фактов есть все основания полагать, что язык населения Тель Хуэйры был близким к эблаитскому языку, а следовательно, и язык майкопцев должен быть близок к последнему. Эблаитский язык ближе всего стоит к арамейскому, финикийскому, древнееврейскому. В нем больше западносемитских черт, однако сохраняются и восточносемитские элементы.
Майкопская культура была сформирована в районах Средней и Верхней Месопотамии и принесена на Северный Кавказ выходцами из районов Харрана, которые находились в сфере влияния государства западных семитов - Эблы. Импульсом к подвижности населения Тель Хуэйры было разрушение ее Саргоном и устойчивая направленность интересов династов Аккада на запад. Миграция была единовременной и быстрой: имеются только слабые следы передвижения в Закавказье (Бериклдееби и др.). По Северному Кавказу носители семитской (майкопской) культуры продвинулись от моря до массива гор Дагестана. Они вышли в степи Предкавказья и Причерноморья, достигнув Поднепровья (Михайловка, Соколовка- Шапошникова, 1985), вошли в контакт с индоевропейскими культурами - новосвободнен-ской, кеми-обинской, нижнемихайловской. Однако контакты с индоевропейцами отразились лишь на специфической стороне материальной культуры последних, свидетельствующей об эпизодических торговых контактах (металлические украшения) и возможных военных столкновениях (медные топоры) с древнеираноязычным населением Поволжья (древнеямная культура), индоариями Прикубанья (куба-но-днепровская культура), протохеттскими племенами (культура дольменов Новосвободной) Восточного Причерноморья.
В индоевропейских языках мы видим также заимствования "покупать, торговать" и некоторые, связанные с коммерческими контактами слова из разряда числительных "семь", а также заимствования из военной лексики "топор, секира". Не отрицая немногих заимствований (Дьяконов находил всего три таких заимствования) в индоевропейский из прасемитского, которые могли происходить на анатолийской прародине праиндоевропейцев, укажем, что и западные, и восточные языки во второй половине III тыс. до н.э. могли черпать культурные заимствования из одного эблаитского источника. Западные индоевропейцы, как свидетельствуют надежно зафиксированные связи материковой Греции и островов Эгейского моря с Восточным Средиземноморьем, вступали в контакты с населением Сирии, Палестины, где во второй половине III тыс. до н. э. была распространена культура калициформной керамики, носители которой говорили на эблаитском языке. Близок к последнему, как указывалось выше, язык населения .Харрана, Тель Хуэйры, и следовательно, Майкопа. Указание некоторых писателей (Марковин) на отсутствие каких-либо лингвистических свидетельств пребывания семитоязычного населения в доисторическую .эпоху на Кавказе следует считать досадным недоразумением; вызванным полным незнанием литературы по данной проблеме. Семитоязычные и
257.
пракартвельские контакты были выявлены Гамкрелидзе, Ивановым (1984, с. 870-871) на данных лингвистики. Это согласуется с находками майкопских комплексов на поселениях куро-аракской (пракарт-вельской) культуры (аргументация дана в главе 15).
Следы пребывания семитоязычных племен на Северном Кавказе подтверждаются 12 изоглоссами культурной лексики, выявленной Ми-литаревым, Старостиным (1984, с. 36, 37), между семитскими (в основном, западносемитскими) и восточно-кавказским языками. Археологическими эквивалентами общности, говорящей на этих (северно-кавказских) языках можно считать восточную группу куро-аракской культуры, распространенной как в Закавказье, так и в восточной части Северного Кавказа (см. главу 15, 16).
Археологическим выражением семито-восточносеверокавказских контактов является выявленное Мунчаевым сосуществование и взаимовлияние вплоть до синкретизма майкопской и куро-аракской культур в Чечено-Ингушетии.
